Он не ощущает дух Рождества ни в чём из того, что делает; дежурно приветствуя всех гостей бара задорным "хо-хо-хоу" и прощаясь с коллегами до следующего года куда раньше обычного, покупая с равнодушным, почти что бессмысленным лицом целый ворох каких-то украшений после отстаивания долгой очереди, рыская по Амазону в поисках подходящего подарка за две недели до этого вечера. В детстве всё было легко, мир вокруг сам подсказывал: смотри, что-то необычное, что-то волшебное, люди к тебе добрее, чем все остальные месяцы в году. Друзья притаскивали в школу печенье, конфеты, был ещё и Санта в торговом центре. Дэвид быстро разобрался, что борода ненастоящая, и вообще это местный охранник, но ощущения фантастики это не отменяло, пованивающий перегаром Клаус ласково предлагал загадать желание, и пацанёнок загадывал, всегда одно и то же, всегда не сбывающееся - и вовсе не потому, что Санта фальшивый.
О, нет, она не перестанет пить, если попросить хоть всех святых скопом, люди не меняются, а взрослые никогда не считают, что совершают ошибки. Дэвид хотел тогда скорее быть взрослым, чтобы тоже иметь право отказываться от ошибок и закрывать на них глаза. Брат вообще ничего не хотел, он боялся этого мужика и обычно принимался скулить и плакать, если посадить его на чужие колени насильно, так что Санта быстро лишился дополнительных ежегодных восьми долларов - по четыре за каждого, мэм.

Сейчас оглядываться на эти наивные попытки было бы бессмысленно, и мимо изрядно обрюзгшего, уже пару раз сменившегося за эти года чувака в замызганном и явно передающемся по наследству красно-белом наряде, в этот раз с очевидным мексиканским акцентом из-под бороды, Дэйв идёт быстро, пряча взгляд и избегая смотреть, как на коленях у местного Санты примостилась девочка пяти лет в ярко-розовом сарафане, что-то шепча тому в ухо. Наверное, хочет куклу или новый планшет. Рождество так раскрутили исключительно ради навара, ради всей этой мишуры, но почему тогда Уэйду, отлично знающему, как это работает, всё равно хочется в этот раз устроить праздник со всеми бесполезно-милыми его атрибутами, включая омелу, кустики остролиста в венке на двери и запеченную индейку?
Может, чтобы забыть, как...
...как в синеватом полумраке качалась чёрная тень, и как нервный голос брата спрашивал, что там, потому что Дэвид старался до последнего его не пустить, не показывать, защитить.
Ч Т О Т А М

Такое, что говорят, не забывается, и преследует затем человека год-пять-десять-всю жизнь. Дэвид и раньше думал — что будет, когда мама умрёт? Когда впервые нашёл её лежащей настолько бесчувственно, словно та уже перешла в мир иной, лет 8 ему было. Не просыпалась, и он догадался притащить зеркальце, пододвинуть к самым губам, и только тогда немного успокоился, увидев, как запотевает стекло. Он, кажется, лет 10 готовился к тому, что однажды вернется домой, а её нет больше. Представлял, что же случится: вырубится прямо на кухне и ударится виском об угол стола или ножку стула? Захлебнется рвотой? У неё откажут почки и печень или обнаружится последняя стадия рака?
Маме удалось удивить напоследок. Напугать по-настоящему, до густых, тягостных ночных кошмаров, до нервной дрожи, проходящей по загривку, по страха оставить её комнату пустой, и страх этот приходится маскировать от Эда, прятать за маской равнодушия. "Ложусь в её комнате, потому что так удобнее и свободнее нам обоим", вот почему.
Не потому, что любой шорох заставляет ежиться и втягивать голову в плечи. Не потому, что узор теней деревьев за окном превращается в качающиеся иссушенные ступни. Хотя бы Эда, впечатлительного и ранимого, стоит от всего этого оградить. Их квартира не станет новой мрачной легендой, он просто разберётся со всеми бумагами, получит её прах, и тогда всё будет в порядке.
Н Е Т

Маленькая тёмная урна с подписью на подставке отправляется в шкаф, на свободное место между журналами и старыми дисками, которые старший Уэйд не хочет никому продавать или отдавать, просто копит, пройдя ту или иную игру. Это — рутина, это скука, обвивающая шею грубой бельевой веревкой. От неё Дэвид и пытается спрятаться, целеустремленно обвивая периметр комнаты украшениями. Оставшиеся гирлянды увешивают плечи настолько, что он и сам похож на наряженную ёлку или стенд супермаркета с игрушками. Он прекрасно слышит и тот момент, когда брат наконец просыпается, и когда он заходит в комнату. Диван рассерженно скрипит, когда на него валятся с невероятной обреченностью, будто бы без сил. Дэвид недовольно дергает плечом, когда слова брата достигают цели, отчего украшения шуршат и поблескивают, отражая разноцветными искрами верхний свет. Одна лампочка из пяти подмаргивает, горит чуть менее ровно остальных, но никто не меняет её уже месяц или больше. Дэвид всё никак не может заставить себя снова методично прибраться, комната брата кажется ему теперь чужой территорией, и нарушать её границы, вроде бы, неправильно. А из-за бутылок - неприятно. Как тот бесился раньше! Особенно из-за рисунков. Что ж, теперь пыль и брошенные творения могут почивать под кроватью младшего нетронутыми. Уэйды словно соревнуются в том, кто меньше будет заботиться о квартире, поэтому, пожалуй, Эда ситуация так и удивила. Или разозлила, будто бы в дом проникло нечто чужеродное.

- Не смешно, - Дэвид говорит это так серо и блёкло, насколько в принципе может, дабы оборвать неприятный разговор в зачатке. Скотч в руках трещит и скрежещет при каждом движении руки, он обрывает его, а не режет ножницами. Иногда даже обкусывает, и во рту кисловатый привкус клея. Раздражение в голосе старшего брата звучит так же резко, словно прорывается сквозь плотные слои показного равнодушия.
- Лучше помоги, раз проснулся, - он не поворачивает головы, занятый своим делом с каким-то ненормальным остервенением. И, не дождавшись реакции, завершает работу на одной из стен в гордом одиночестве. Дэвид так увлёкся, что даже не убирал волосы, достаточно отросшие и уже лезущие в лицо, что, повернувшись наконец, неприязненно встряхивает головой на манер лошади, а затем, для закрепления эффекта, сдувает оставшиеся пряди. Оценивающе оглядывает всё ещё сонного Эда в этой его, кажущейся сейчас необъятной, синтетической рубахе. Выгибает бровь, когда взгляд доползает до лица, непривычного голого. И тщетно изображает приподнятое настроение, из-за попытки лицо похоже на гримасу. Только Дэвид всё равно пытается, пытается верить в фальшивый праздник, притащенный с улицы вместе с запахами фейерверков. Он тоже прикупил несколько цветных ракет, но всё ещё не знает, получится ли вытащить братца их зажечь. Хоть на балконе, всё равно никто в эту ночь не будет вызывать копов, какая разница.
- Лови, - без замаха кидает в Эда пластиковый красный шарик, благо, такие не разобьешь, - Повесь куда-нибудь, что ли, а то совсем неприкаянный, - и добавляет сверху, будто обещая награду, - У нас и ужин будет, всё как полагается.
Он переводит взгляд на неприметную урну.
Т Е Б Я Н Е Т
А мы есть. У нас Рождество.

Отредактировано David Wade (2020-06-03 12:44:33)