Дэвид прожил оставшиеся часы смены, будто бы и не живя вовсе; автоматически что-то говорил, скупо и бездумно отвечая на полные затаённой жадности по сплетням вопросы милой, милой Джесси, спасшей коллегу от неминуемого срыва, а вместе с ним от последующего увольнения, иска, а может, и реального срока; безразлично натирал краны; мрачно пересчитывал бутылки и проверял сроки годности открытых.
Всё время хотелось что-нибудь написать Эду — спросить, как дела, и собирается ли он сегодня тоже поотсутствовать. Несколько раз, выходя «покурить», он вхолостую щелкал зажигалкой и смотрел на экран, но так и не смог сформулировать ни одного вопроса. Брат тоже не торопился ничего сообщать, из чего в итоге он заключил, что тот остался дома. Джо, перед тем, как закрыть кухню, тайком передал ему пакет с грибным соусом на списание, зная, как Дэйв любит заливать им лапшу или куски хлеба для сандвичей, и Уэйд не смог ничего воспроизвести ртом, захватывая им воздух по-рыбьи бессмысленно. И в итоге только кивнул, глядя в пустоту — есть всё равно не хотелось. К горлу то и дело подкатывала едкая тошнота. Дэвид вдоль и поперек передумывал чужие - абсолютно левого, казалось бы, человека - слова, перемалывал их в муку, как на жерновах, вхолостую пожевывал челюстями.
Было тяжело.

И сейчас легче не стало. Дэвид двигается медленно, тихо — если не соблюдать осторожность, каждый поворот ключа в тяжелом замке железной, надёжной двери будет отталкиваться от стен и превращаться в гулкое, скрипящее эхо. Заходит тоже осторожно, вглядывается в темноту коридора и промаргивается после освещенной белым матовым пламенем люминисцентной лампы лестницы. Разувается, стягивает куртку и поворачивает, разминая ладонью, шею — старший Уэйд не любит ничего, что стягивает горло, в том числе шарфы, а потому при сильном ветре, бывает, ощущает нечто не слишком приятное. В детстве он часто простужался, зато окреп со временем. Он стаскивает с волос наконец резинку и встряхивает тёмной гривой, которую лень состригать уже который год.
Соус отправляется в ворчащий холодильник, почти что пустой, валится кулём и булькает тихо. Всё вокруг тихо. В обычный вечер (какой уж тут вечер, ночь на дворе, не меньше двух) Дэвид бы после, не заходя в душ, а лишь наскоро умывшись, уполз в свою комнату. И уснул бы без сновидений. Но сегодня всё не как обычно, поэтому он идёт дальше — пока не утыкается в плотно закрытую дверь.

Первое, что Дэвид чувствует, открыв её — аромат перегара, навязчиво-душный, липко касающийся кожи и едва не впитывающийся в неё. Это раздражает, даже сквозь водолазку с растянутым нарочно горлом забирается. Глаза к темноте уже привыкли, но здесь она особенно сильная, поскольку брат попросил купить шторы ещё до того, как они решили, что возьмут именно эту квартиру. Шторы, и плотные, чтобы ни один луч не попадал. И чтобы никто точно ничего не увидел, хотя Эду, вроде бы, особенно и нечего скрывать — так раньше казалось. Он не водит девок, не предаётся чему-то противозаконному, а пить, перебирать струны и вполголоса бубнить не очень и удачные рифмы, а также смотреть ночами страшные видео — абсолютно в этом штате легально, равно как и во всех остальных. У Дэвида всё ещё не укладывается в голове, как так вышло; пока сверстники вовсю делились друг с другом особенно топовой порнухой, он приносил старшему брату очередные легенды и сказки. Старший Уэйд даже думал, не асексуален ли тот, закрывая глаза на всё, что в выбранную картину реальности не вписывалось. Со временем у него создалось ощущение, что так и есть. Сладкое, алкоголь и страшилки заменяли Эду отношения, вот как это выглядит со стороны (со стороны Дэвида). Выглядело.

А теперь, оказывается, всё абсолютно иначе, и кто-то — о нет, не просто кто-то, а ебанутый длинноволосый утырок, — с ним... Это неприятно представлять, но воображаемые кадры наполняют темноту перед глазами. Это мерзко. Вряд ли всё было именно так, и лучше вообще не думать, как. Дэвид морщится, рывком подходит к окну, отодвигает штору и приоткрывает окно. Сразу же забегает сквозняк, а вместе с ним холодок, из-за которого плечи Уэйда передергиваются. Тьма уже не такая густая, и он может, обернувшись, более или менее разглядеть лицо спящего Эдгара. Расслабленное, спокойное — будто ничего и не произошло в его жизни удивительного и необычного. Может, так и есть.
Когда воздух в комнате очищается, Дэвид присаживается у дивана, на котором Эд спит, проводит пальцами по лбу младшего брата, чуть влажному. Забирается в спутанные волосы рукой, хмыкает, едва ощутимо нажимая.
- Утро доброе, - в полный голос, не щадя чужого сна. Он даже не пытается изображать улыбку и радушие. В горле будто механическое что-то говорит за него, даже ирония не угадывается.
- Как сходил в ресторан, успешно? - вопрошает, как только Эд разлепляет набрякшие веки.

Отредактировано David Wade (2020-05-29 22:43:45)